Жених напрокат - Страница 48

К оглавлению

— Хорошо. Но идея остается. Подарки в том же духе: какой-нибудь декор для дома, диски с твоими любимыми песнями...

Она вдруг веселеет.

— Мне нравится идея насчет дисков! А не будет слишком дорого?

Я говорю ей взглядом: будет, но ты ведь этого стоишь. Она заглатывает наживку.

— Что такое какая-нибудь лишняя тысяча долларов при таком раскладе? — восклицает она.

Уверена, что ее родители обожали так говорить.

— Конечно, — покровительственно отвечаю я.

— Значит, мы закажем диск под названием, например, «Любимая музыка Декса и Дарси» и запишем на него все лучшие песни, — говорит она.

Морщусь.

— Как ты думаешь, это не банально? Скажи правду.

— Нет, мне нравится. Нравится. — Хочу сменить тему, но боюсь, что Дарси немедленно заговорит о моих недостатках в качестве подружки невесты. Так что вместо этого я принимаю задумчивый вид и говорю, что хотя запись диска займет много времени и обойдется недешево, но это будет прелестный, оригинальный сюрприз. Только понравится ли Дексу идея?

Она смотрит на меня, как бы говоря: а кого волнуют его предпочтения? Жениха вообще никто не спрашивает. — Отлично. Тогда помоги выбрать песни.

«В чьей кровати ты проснулся»? «Остановись во имя любви»? Нет, не то. Невеста в них выглядит благородной жертвой.

— Не могу ничего придумать. Все вылетело из головы. Помоги, — говорит Дарси, занося ручку над салфеткой. — Может быть, что-нибудь из Принца? Или Ван Хален?

— Больше никого не могу придумать, — говорю я, надеясь, что она не вспомнит Брюса Спрингстина.

— Уверена, что это не избито? — спрашивает она.

— Уверена, — говорю я и перехожу на шепот: — Этот тип рядом со мной меня уже достал. Совсем вытеснил с подлокотника. — Оборачиваюсь, чтобы окинуть быстрым взором самодовольное лицо Ежика.

— Простите! Сэр! — Дарси перегибается через меня и дергает его за руку. Раз, другой, третий. — Эй, сэр!

Он презрительно на нее смотрит.

— Сэр, не уступите ли моей подруге хотя бы кусочек подлокотника? — Она дарит ему свой самый соблазнительный взгляд.

Он сдвигает руку на сантиметр. Я благодарю.

— Видишь? — гордо спрашивает Дарси.

В этих случаях мне полагается восхищаться тем, как она обращается с мужчинами.

— Тебе надо научиться получать то, что хочешь, — шепчет она. Дарси — моя наставница во всем, что касается противоположного пола.

Думаю о Дексе и Дне независимости и говорю:

— Возможно, мне придется испробовать твой метод.

Родители звонят мне на мобильник, как только мы приземляемся, чтобы сообщить, что нас заберет отец Дарси, и спросить, ела ли я в самолете. Отвечаю, что: а) я уже вижу мистера Рона, и б) кормить в самолетах линии «Нью-Йорк — Индианаполис» перестали лет десять тому назад.

Когда мы сворачиваем в переулок, вижу, что отец ждет меня на пороге нашего двухэтажного, с белыми стенами и зелеными ставнями, дома. На нем простая рубашка, серая в крапинку, с короткими рукавами, и шорты в тон. Но в любом случае он при параде, как мама и писала. Благодарю мистера Рона за то, что подвез, и говорю Дарси, что позвоню позже. Надеюсь, что она не предложит пообедать всем вместе. С меня уже хватит разговоров о свадьбе, а миссис Рон просто не способна говорить о чем-нибудь другом.

Когда я пересекаю их двор и вхожу в наш, папа протягивает руки и возбужденно машет, как будто сигналит далекому кораблю.

— Привет, адвокат! — кричит он и смеется. Он еще не привык к тому, что его дочь — юрист.

— Здравствуй, папа! — Целую его, потом маму, которая стоит рядом с ним и придирчивым взглядом ищет на мне следы голодовки. Просто смешно. Излишней худобой я уж никак не страдаю, но мама никогда не привыкнет к нью-йоркским стандартам фигуры.

Ответив на все вопросы по поводу перелета, замечаю, что в коридоре поменялись обои. Я всегда отговаривала маму клеить, говорила, что краска — это лучший способ обновить коридор. Но она всегда стояла за обои и колебалась только, выбирая между более и менее крупным цветочным орнаментом. Вкусы моих родителей не изменились со времен президента Рейгана. В доме много провинциальных штрихов — вышитые крестиком простодушные изречения вроде «В гостях хорошо, а дома лучше», деревянные фигурки коров и поросят, трафаретный узор по периметру стен.

— Милые обои, — говорю я, стараясь, чтобы звучало искренне.

Маму не проведешь.

— Знаю, ты не любишь обои, но нам Эмми с отцом нравится, — говорит она, направляя меня в кухню. — А кроме нас, здесь никто не живет.

— Никогда не говорил, что люблю обои, — подмигивает мне папа.

Мама смотрит на него с досадой:

— Говорил, Джон! — И шепотом сообщает мне (так, чтобы он слышал), что на самом деле именно он и выбирал обои.

— Кто, я?!

Им никогда не надоедает эта игра. Мама изображает бесстрашную леди-босс, которая держит на коротком поводке непослушного мужа, этакого добродушного простачка. Меня страшно раздражало это однообразие, когда я была подростком, особенно если ко мне приходили друзья, но в последнее время я начала смиряться. В этой предсказуемости есть что-то очень уютное. Я горжусь тем, что они всегда были вместе, в то время как у многих моих одноклассников родители разводились, вступали в новые браки и сходились снова — с разной степенью успеха.

Мама пододвигает мне сыр, печенье и красный виноград:

— Ешь!

— Он без косточек? — Виноград с косточками не стоит затраченных на него усилий.

— Да, да, — отвечает мама. — Мне что-нибудь соорудить, или ты закажешь себе пиццу?

Она знает, что я предпочту последнее. Во-первых, я люблю местную пиццу, которую можно купить только здесь. Во-вторых, слова «что-нибудь соорудить» — это удивительно точное определение маминой стряпни: из специй она знает только соль и перец, а вершина ее кулинарного мастерства — томатный суп и печенье. Ничто меня так не пугает, как образ матушки, повязывающей передник.