Жених напрокат - Страница 60

— Нет... Но мне нравится, когда выпадает два по шесть, — отвечаю я, пытаясь скрыть прилив отчаяния. Отчаявшиеся женщины малопривлекательны. Они всегда проигрывают.

— Почему именно два по шесть?

— Не знаю, — отвечаю я. Не хочется объяснять, что это еще из детства, когда мы с отцом играли в нарды. Я прямо-таки молилась, чтобы выпала двойная шестерка, и, когда она выпадала, папа называл меня Паровозик Вилли. До сих пор не знаю, что это такое, но мне очень нравилось, когда он так говорил.

— Хочешь, чтобы я выкинул для тебя два по шесть?

— Да, — говорю я, указывая на грязный тротуар, чтобы подыграть ему. — Давай!

Мы останавливаемся на углу Семидесятой улицы и Третьей авеню. Мимо проплывает автобус, и какая-то женщина чуть не въезжает детской коляской в Декса. Он, кажется, не замечает никого и ничего вокруг и трясет кости в кулаке с выражением предельной сосредоточенности. Если бы я увидела его с такой миной в Атлантик-Сити, то могла бы с уверенностью сказать, что он ставит на кон все, что скопил за целую жизнь.

— На что мы играем? — спрашиваю я.

— На что? Мы в одной команде, детка, — говорит он, как уроженец Куинса, и изо всех сил дует на зажатые в кулаки костяшки. Его гладко выбритые щеки раздуваются, как у ребенка, который гасит свечки на праздничном пироге.

— Выкинь мне две шестерки.

— А если я это сделаю?

Думаю: «Если выпадут две шестерки, мы останемся вместе. Никакой свадьбы с Дарси не будет». Но вслух говорю:

— Значит, нам повезет.

— Ладно. Сейчас будут тебе две шестерки. — Он облизывает губы и яростно трясет кости.

Солнце бьет мне в глаза, когда он подбрасывает оба кубика в воздух, ловко перехватывает их и широким жестом опускает руку вниз, как будто собирается пустить шар в боулинге. Разжимает пальцы, и кубики со стуком падают на асфальт многолюдного манхэттенского перекрестка.

Один из них тут же ложится шестеркой кверху. Сердце у меня уходит в пятки, я думаю: «А вдруг...» Мы склоняемся над вторым кубиком, который крутится так, словно собирается вечно вращаться вокруг своей оси. Вряд ли по твоей воле, Декс! Но вот кубик становится на ребро, поблескивая золотыми крапинками, наклоняется, наклоняется, наклонятся, пока не ложится рядом с первым. На его боку два ряда золотых точек. По три в каждом.

Два по шесть.

Паровозик Вилли.

Ох, черт, думаю я. Никакой свадьбы с Дарси. Он сказал: «Не важно, что будет» — и вот полюбуйтесь! Как будто кто-то свыше направлял нас. Две шестерки. Наша судьба.

Перевожу взгляд с кубиков на Декса, соображая, не сказать ли ему, что я загадала. Он смотрит на меня, приоткрыв рот. Наши взгляды вновь обращаются наземь, как будто мы могли ошибиться.

Каковы были шансы на успех? Один из тридцати шести. Меньше трех процентов.

Конечно, не один из миллиона. Но никакая статистика не может помочь, если речь идет о таких обстоятельствах, как наши. Заканчиваются самые важные в нашей жизни, исполненные огромного значения выходные, которые мы провели вдвоем. И через

несколько минут нам предстоит расстаться. На день? Навсегда? Декс из какой-то прихоти покупает игральные кости и, вместо того чтобы сунуть в пакет вместе с тряпичным динозавром, ведет себя как азартный мальчишка. Я ему подыгрываю, хотя и не расположена шалить. Делаю ставку, пусть даже и про себя. И он выбрасывает два по шесть. Как бы говоря мне: элементарно, детка!

Смотрю на эти грошовые кубики с почтением, с каким подобало бы смотреть на хрустальный шар в богато обставленной комнате, в присутствии всемирно известной, обожженной египетским солнцем предсказательницы судьбы, которая только что сообщила тебе, что было, что есть и что будет. Даже Декс, который понятия не имеет, что сотворил, и тот поражен; он говорит, что если бы взял меня с собой в Лас-Вегас, то мы наверняка бы всех раздели.

— Да уж.

Он улыбается и говорит:

— Тебе обязательно повезет, детка.

Молчу, поднимаю кубики и прячу в карман шорт.

— Эй, ты украла мои кости.

Наши кости.

— Мне они нужны, — говорю я.

Мы возвращаемся ко мне; Декс собирает вещи и прощается.

— Спасибо за прекрасные выходные, — говорит он, и лицо у него сейчас такое же, как у меня. Ему тоже грустно.

— Да. Было здорово. И спасибо тебе. — Я пытаюсь казаться уверенной в себе.

Он покусывает нижнюю губу.

— Ну, я пошел... Хотя мне совершенно не хочется.

— Да, тебе пора идти.

— Я тебе позвоню. Во что бы то ни стало. Как только сумею.

— Хорошо. — Я киваю.

— Пока.

Он целует меня на прощание и уходит.

Я сижу на кушетке, зажав в кулаке кубики. Они придают мне уверенность: удачный бросок — это почти так же хорошо, как и важный разговор. Может быть, даже лучше. Мы не поговорили, потому что все и так ясно. Мы любим друг друга, хотим быть вместе, и кости только это подтвердили. Бережно убираю их в пустую коробочку из- под пастилок с корицей, аккуратно положив на белую бумажку шестерками вверх. Касаюсь пальцами, как будто под рукой у меня шрифт Брайля. Кости говорят, что мы будем вместе. Это — наше предназначение. Я верю этому. Закрываю коробочку и кладу ее рядом с вазой, в которой стоят лилии; они еще не увяли. Кости, коробочка, лилии — настоящий алтарь нашей любви.

Окидываю взглядом свою строгую, аккуратную комнату, безукоризненно опрятную, если не считать смятой постели. Простыни еще хранят контуры наших тел. Я снова хочу быть там, хочу прижаться к нему. Снимаю туфли и залезаю в кровать, забираюсь под холодное одеяло. Встаю, опускаю жалюзи и включаю музыку. Проникновенно поет Билли Холидэй. Я возвращаюсь в постель, сворачиваюсь калачиком на самом краю, так что ноги свешиваются с матраса. Все мои чувства заняты Дексом. Видеть его лицо. Ощущать его рядом с собой.